Я выгрызу вены себе, а потом я вгрызу их обратно...
- Хех.
- Идиоты.
Мы сидим на подоконнике и пьем. Утро какое-то сырое и невыразительное.
- Безликое.
Ну да, безликое. Холодное, сырое, промозглое, серое. Хуевое, проще говоря. Пьем портвейн.
- Может, сходим пива купим?
Задолбал уже с пивом. Не люблю пива, горькое и вонючее, и изо рта от него воняет страшно.
- Портвейн тоже горький и вонючий, а в тех количествах, в каких мы пьем, изо рта так и так вонять будет.
Иди на хуй. Сигареты есть?
- Ушел на хуй, прошу не беспокоить.
Мудак. Опять Ява? Тьфу…
- Не говнись.
Как можно хуйню такую курить?
- Зато экономично.
Огонек. Спасибо.
С минуту молчим, прижимаясь к холодному мокрому стеклу. За спинами у нас чернеется в предрассветных сумерках коридор школы.
- Музыкальной.
Что?
- Музыкальной школы, я говорю.
Да. И тут начинается…
- Оно.
Тихо-тихо. Кто-то играет в глубине школы, в неясном свете сумерек. Что-то тонкое и утреннее. Стеклянное.
- Медленно и осторожно.
Да. Ты поднимаешься и киваешь мне, тушишь бычок о шершавый холодный бетон подоконника и передаешь мне остатки портвейна. Я допиваю их одним глотком и тоже поднимаюсь на ноги. И мы идем.
- Вперед, по парапету.
Дозорные. Карниз жалобно гнется под нашими ногами, но я-то знаю, что он нас выдержит. Да и ты знаешь. Бутылка все еще у меня в руках. Звук близится к нам, и только отсюда становится слышно, как в стройную мелодию вклиниваются ленточки какафонии. Как будто у играющего пальцы начинают вести себя своевольно, и непослушно скачут с клавиши на клавишу. Мы осторожно ступаем по холодному жестяному парапету. К окну. Мы молчим. К окну. Мы идем совсем неслышно. К окну. Наконец, ты чуть наклоняешься вперед и заглядываешь в мутный и зябкий полумрак музыкального класса.
- Девушка.
Верно. Лет четырнадцати. Смешная и немного нелепая. Очень худая. Со спутанными волосами и в сером платье. Играет. Мы переглядываемся… улыбаемся… ты осторожно, чтобы не издать ни малейшего постороннего звука, наклоняешься к голенищу говнодава… Все ясно. В твоей руке что-то матово блестит, такое холодное. Все ясно. Поудобнее хватаюсь за горлышко бутылки и одним махом разбиваю ее об угол стены. Девочка поднимает испуганные глаза от клавиш…
Мы сидели на крыше и пили пиво. Да, он меня все-таки доконал своим пивом. Теперь можно и побездельничать. Мы сидели на крыше, старательно вытирая кровь с пальцев о джинсы, и без того заляпанные черт знает чем. Мы сидели на крыше, осторожно разминая крылья.
- Я, кажется, левое застудил.
Чего?!
- Левое крыло, пошлая рожа!
Труп утащили и спрятали в шкафу. Кровь сухими катышками затерлась между пальцев. Я отнимаю у тебя бутылку и отхлебываю, морщась, глоток. Дерьмо какое. Теперь можно спокойно посидеть, работа уже сделана… Ты трясешь бутылку, показывая, что пиво уже на исходе.
- Ну, кто побежит за догоном?
Я пожимаю плечами. Перья моих крыльев скрипят по стеклу. Теперь можно и побездельничать.
- Идиоты.
Мы сидим на подоконнике и пьем. Утро какое-то сырое и невыразительное.
- Безликое.
Ну да, безликое. Холодное, сырое, промозглое, серое. Хуевое, проще говоря. Пьем портвейн.
- Может, сходим пива купим?
Задолбал уже с пивом. Не люблю пива, горькое и вонючее, и изо рта от него воняет страшно.
- Портвейн тоже горький и вонючий, а в тех количествах, в каких мы пьем, изо рта так и так вонять будет.
Иди на хуй. Сигареты есть?
- Ушел на хуй, прошу не беспокоить.
Мудак. Опять Ява? Тьфу…
- Не говнись.
Как можно хуйню такую курить?
- Зато экономично.
Огонек. Спасибо.
С минуту молчим, прижимаясь к холодному мокрому стеклу. За спинами у нас чернеется в предрассветных сумерках коридор школы.
- Музыкальной.
Что?
- Музыкальной школы, я говорю.
Да. И тут начинается…
- Оно.
Тихо-тихо. Кто-то играет в глубине школы, в неясном свете сумерек. Что-то тонкое и утреннее. Стеклянное.
- Медленно и осторожно.
Да. Ты поднимаешься и киваешь мне, тушишь бычок о шершавый холодный бетон подоконника и передаешь мне остатки портвейна. Я допиваю их одним глотком и тоже поднимаюсь на ноги. И мы идем.
- Вперед, по парапету.
Дозорные. Карниз жалобно гнется под нашими ногами, но я-то знаю, что он нас выдержит. Да и ты знаешь. Бутылка все еще у меня в руках. Звук близится к нам, и только отсюда становится слышно, как в стройную мелодию вклиниваются ленточки какафонии. Как будто у играющего пальцы начинают вести себя своевольно, и непослушно скачут с клавиши на клавишу. Мы осторожно ступаем по холодному жестяному парапету. К окну. Мы молчим. К окну. Мы идем совсем неслышно. К окну. Наконец, ты чуть наклоняешься вперед и заглядываешь в мутный и зябкий полумрак музыкального класса.
- Девушка.
Верно. Лет четырнадцати. Смешная и немного нелепая. Очень худая. Со спутанными волосами и в сером платье. Играет. Мы переглядываемся… улыбаемся… ты осторожно, чтобы не издать ни малейшего постороннего звука, наклоняешься к голенищу говнодава… Все ясно. В твоей руке что-то матово блестит, такое холодное. Все ясно. Поудобнее хватаюсь за горлышко бутылки и одним махом разбиваю ее об угол стены. Девочка поднимает испуганные глаза от клавиш…
Мы сидели на крыше и пили пиво. Да, он меня все-таки доконал своим пивом. Теперь можно и побездельничать. Мы сидели на крыше, старательно вытирая кровь с пальцев о джинсы, и без того заляпанные черт знает чем. Мы сидели на крыше, осторожно разминая крылья.
- Я, кажется, левое застудил.
Чего?!
- Левое крыло, пошлая рожа!
Труп утащили и спрятали в шкафу. Кровь сухими катышками затерлась между пальцев. Я отнимаю у тебя бутылку и отхлебываю, морщась, глоток. Дерьмо какое. Теперь можно спокойно посидеть, работа уже сделана… Ты трясешь бутылку, показывая, что пиво уже на исходе.
- Ну, кто побежит за догоном?
Я пожимаю плечами. Перья моих крыльев скрипят по стеклу. Теперь можно и побездельничать.
-
-
04.06.2004 в 08:26Не, мне правда нрацаца
-
-
04.06.2004 в 09:50